...

"Да, дорогая..."(С)

Спёрто с Лоста:

После штурма Кенигсберга в его зоопраке выжило всего 4 животных – лань, осёл, барсук и бегемот. Последнего зверя, 18 лет от роду, бойцы Красной Армии обнаружили неподалеку от зверинца, в речушке. Во время штурма города в животное, которого солдаты окрестили Гансом, попало несколько шальных пуль, он 13 дней провел без пищи и воды. Спас Ганса военфельдшер Владимир Петрович Полонский, который уже к лету 45-го выходил животное. Вот как он сам описывает историю лечения бегемота (орфография сохранена.):
«Принял лечение к Бегемоту с 14 апреля с.г. (1945 года). Впервые оказал помощь водой. В последующем попытался дать ему молока. В следующий раз молотой свеклы. Бегемот принялся кушать. Но через 3 дня отказался. Я поспешил дать Бегемоту водки. Дал 4 литра. После чего Бегемот стал сильно просить кушать. Я сперва ему поставил клизму (4 ведра дисцилированной воды). После чего стал кормить его. Бегемот попытался выходить, но так как был пьян — он обронил себя. Боковое ранение (25х27 см). Глубина 4 см. Другая рана (6х7). Бегемот стал кушать, но не оправляется. Я поставил 2-й раз клизму (4 ведра дисц. воды). Бегемот стал оправляться. Прошло 2 недели. Бегемот кушает слабо. Я решил дать водки, 4 литра. Бегемот стал кушать, хорошо. Но обратно получился запор. Я поставил ещё клизму (4 ведра дисц. воды). Бегемот оправляется, но плохо кушает. Я решил дать водки (4 литра). И Бегемот отлично стал кушать. Встречались безаппетитные дни. Я устранял их переменой пищи…».

О результатах лечения Ганса военфельдшер Владимир Петрович Полонский написал коротко:
«Удалось спасти бегемота. Не отходя от него через 21 день, пройдя 1 мес. и 19 дней, я добился полного здоровья и сейчас занимаюсь дрессировкой бегемота — катание верхом на бегемоте по парку и т.д.»
27 июня 1947 года Калининградский зоопарк справил свой «второй» день рождения. На этот момент его коллекция состояла из 50 животных, в число которых входил и спасенный от верной смерти немецкий бегемот Ганс.

.

Не трогай наше поколение под 60 - 70.
Серьёзно. Мы — не просто поколение. Мы — отдельная форма выживания.
Жёсткие, как недельный хлеб, и быстрые, как бабушкин тапок, летящий с точностью бумеранга.
К пяти годам мы уже понимали настроение мамы по звуку кастрюли поставленной на плиту.
В семь — родители спокойно оставляли нам записки:
«Обед в холодильнике. Разогрей, но не спали квартиру».
В девять мы уже могли сами себе приготовить завтрак и обед.
А лето? Целыми днями на улице. Без телефонов. Без GPS.
Наш маршрут был простой и точный: Центр, бульвар, Ланжерон, пирс, волнорез.
Наши колени были похожи на карту боевых действий.
Подорожник, пыль и слюна — вот наша аптечка.
А если болело, мы слышали одно:
«Не умер — значит, всё нормально».
Мы ели хлеб с сахаром и пили воду из-под крана — с таким микробиомом, которому позавидовал бы любой йогурт.
Аллергии? Были, возможно. Только мы об этом не знали.
Зато мы знали десятки способов вывести пятна от травы, чернил, крови и масла — потому что домой нужно было возвращаться чистыми.
Мы выросли с телевизором, у которого был один единственный пульт — наши руки.
Слушали музыку с кассет, потом с CD.
А теперь в кармане тысячи песен — и всё равно скучаем по треску кассеты, перемотанной карандашом.
Мы — последнее поколение, которое помнит жизнь до интернета.
Когда «подключение» — это были живые встречи.
Когда не было страха что сядет аккумулятор на телефоне, потому что не было телефонов.
У нас были кулинарные книги, а не приложения.
И мы сами помнили, у кого день рождения — без напоминаний.
Мы слушали heavy metal и танцевали breakdance.
Мы учились без ноутбуков. Жили без соцсетей. Искали ответы не в Google, а в жизни — и полагались на инстинкты.
Инстинкты выживания.
Так что не трогай нас, тех, кому под 60.
Мы прошли через многое. Мы видели больше, чем можно себе представить.
И мы здесь.
Крепкие, живые, настоящие.

По деревне Пихтовка мчалась телега. С морды очумевшей кобылы летели хлопья пены. Старухи вдоль улиц с подсолнухами в руках перепрыгивали через изгородь. Улицы в Пихтовке узкие.

В чью больную голову в сентябре 1977-го года пришла мысль показать «Бен-Гура» в деревенском клубе, уже не выяснить. Логлайн на плакате пояснял: «Фильм о героической борьбе против рабства». Все-таки нашёлся в минкульте умелец, сумевший подбить кумачом историю о невероятных приключениях итальянцев в Иудее.

Народ вышел в слезах. Во время гонок на колесницах в темноте зала два раза ахнула доярка Ферапонтова. Много раз крикнул - «заворачивай, заворачивай!» - конюх Стецько. В финальной сцене зоотехник Гаврилов нечаянно коснулся рукавом бухгалтера Петрову. Бухгалтер Петрова схватила зоотехника за грудки и впечатала в него запоминающийся поцелуй. Супруга зоотехника Гаврилова схватила бухгалтера Петрову за волосы и ударила челкой о затылок сидящего перед ней агронома Ицковича. Ицкович этого не заметил. Он пребывал в сомнениях.

Словом, положительные триггеры кинокартины пробудили лучшие чувства. Романтические посылы сценария достигли своих целей. Но в культурно-массовом секторе райкома партии должны работать люди дальновидные. Везти в деревню фильм, половина событий которого происходит на колесницах – это идиотом нужно быть.

Полночь. Девочки на мокрых подушках мечтают о прикосновениях Чарльтона Хестона. Сквозь туман их слез Бен-Гур протягивает к ним руку и гладит по распущенным косам. А потом, в крови и пыли, захватывает каждую по очереди за затылок и делает то, что бухгалтер Петрова сделала с зоотехником Гавриловым.

Конюх Стецько стягивал во мраке избы кирзачи.

- Бабы там бесхребетные, - делилась с кровати впечатлениями о картине его жена.

- Враньё, а не фильм, - поддержал Стецько. - Если так запрягать, кони мудя сотрут.

В это время и раздался в деревне грохот. По улице летела телега. Кобыла свое отслужила еще при продразверстке. Щерясь беззубым ртом, она несла колхозную телегу прямо к сельсовету. Пихтовка появилась на карте в шестнадцатом веке. Первые поселенцы видели эту кобылу уже пожилой. Последние лет двадцать она ходила только шагом. Раскланивалась с коллегами при встрече. А теперь летела, оставляя за собой инверсионный след как самолет. Любые жигули можно превратить в феррари, плеснув скипидар под задний бампер.

Кобыла не понимала, чего от неё хочет толпа в телеге. Она фильм не смотрела.

Агроном Ицкович в мятой на затылке шляпе до сих пор возвращался из кино. Он по-прежнему находился в сомнении. Стук копыт услышал запоздало.

Найдя себя верхом на кобыле, немного удивился. Осмотревшись, понял: он участвует. Кобыла повернула голову и посмотрела в сторону с дикой тоской. Ицкович слышал под собой дробь копыт. Перед собой – короткие ржания. За спиной - хоровой мат. Тянуло самогоном даже против ветра.

Переводя матерщину на привычный язык, Ицкович набросал для себя следующее. Это реконструкция событий в фильме – раз. Их участники сильно сожалеют, что взялись за это дело – это два. Средствами, которыми они смогли бы остановить кобылу, они уже не располагают – три. Ибо вожжи, если правильно понял Ицкович, вылетели у кого-то из рук и упали на землю одновременно с его появлением. Подумав еще немного, он вывел четвертое: что бы теперь ни случилось, извлекут его последним.

Оглушительная речь за спиной пестрила неологизмами. Одни и те же прилагательные и существительные склонялись во всех падежах, придавая рядовым выражениям необычные смыслы. Ицкович не подозревал, сколько новых слов можно сделать из «тпру» и «стой». Расширились его познания и о лошадях. Если не придираться к мелочам, в целом это была полезная, образовательная поездка.

Стремян не было. Седла тоже не было. Но Ицкович держался крепко. Он сидел на кобыле как на мотоцикле и периодически взлетал в воздух. От ветра резало в глазах. От приземлений резало ниже. Ицкович был в сомнениях – случалось ли с ним подобное прежде? Ответ был: нет.

- Семеныч! – раздалось за его спиной. – Уходи! Уходи!

Ицкович задумался: почему – Семеныч? Он не Семеныч, он Лазаревич. И куда ему, собственно говоря, уходить? Бог свидетель - он был бы рад протянуть ноги и уйти. Но в ближайшее время он может только протянуть ноги. Обычно после таких скачек люди лежа слушают пронзительную духовую музыку и никуда не торопятся. Куда ему идти в такую ночь? Тут одна мысль разжать кулаки выглядела смешной. Ему сразу не понравился этот фильм.

Когда Ицкович увидел посреди темной улицы белеющие кальсоны председателя, понял: крайнего установят быстро. Правильный ответ подскажет общий вид композиции.

Председатель Семен Семенович вцепился в пролетающий мимо скелет телеги. Некоторое время его волокло по земле как джигита. В какой-то момент он остался без кальсон. Наездники, не прекращая материться, затащили его к себе. Теперь за спиной Ицковича материлось на одного больше.

Команды, понуждающие кобылу сбросить скорость, приобретали все более экспрессивную окраску. Устные описания последствий их неисполнения могли остановить даже поезд. Как и положено председателю, Семен Семенович выглядел убедительнее всех. Отсутствие кальсон отбрасывало любые сомнения в его правоте. Но кобыла все требования игнорировала. В ушах агронома Ицковича по-прежнему стоял мат и свист ветра.

- Отпусти её уши, идиот! – разобрал Борис Лазаревич голос Семена Семеновича среди матерщинного многоголосия. – Она же ни хера не слышит!

Ицкович разжал кулаки и улетел в канаву. Кобыла и телега тут же исчезли из виду. Замерли звуки. Стало тихо. Где-то стрекотнул сверчок. Раздался романтический писк ночной птицы. Короткая борьба. Куплет прервался. Неподалеку раздалось приглушенное чавканье. И кустов вышел кот и медленно пошел домой. И снова тихо. Где-то в глубине деревни раздался грохот. Заголосили бабы. Из дворов в одних трусах побежали мужики с баграми и ведрами. Ицкович снял шляпу, ударом ладони восстановил залом, вернул ее на голову и пошел домой.

Проходя мимо клуба, решил окончательно: сомнителен этот фильм.

Вячеслав Денисов.